Болдинская осень!
Зори листопада.
Золото и проседь –
Музы у лампады.

Пьян от вдохновенья,
Мудрости посланья…
Строки не тускнеют –
Пушкинские дани.

Можно и поверить
В мирные вечери…
Стёр нещадно веер
Вазу различений.

Ржаное рязанское поле
Любимо Есенину, мило.
Знакомы речные затоны
Ему, васильки на равнинах.

Глаза у него – лазуриты.
Чудесное видел в природе:
Звезда вдруг поспела, что слива;
Не ива – монашка угодий.

Не стынет рязанское поле,
Дотла его душу пронзило.
Россия рябиной невольной
Воспета поэтом, хранима.

Моему дедушке,
герою Советского Союза
Васькину Фролу Васильевичу
посвящается…

I
Март сорок пятого. Война…
Всего три шага до Берлина.
А в Коми округе  – весна…
Холодный ветер гонит в спину.
Под вечер подошли к реке.
Мерцает Одер под луною.
Вот так в Уральском уголке
Играет Камушка волною…
Форсировать! Ни шаг назад!
Повсюду огневые точки.
Не дремлет немца страшный взгляд.
Но надо плыть. Домой три строчки…
Из брёвен сколотили плот
Под пологом бессонной ночи.
Один бесценный пулемёт…
Поплыли! Свет. Прожектор. Точка…
Держись! До смерти — два шага,
До берега — совсем немного.
Кипит вода. Разрыв. Чека…
Кто чёрта вспомнит, кто про Бога.
Добрались. Рукопашный бой…
Фашисты схватку проиграли.
Солдат российский, ты — герой,
Так что ж душа твоя в печали?
Не все доплыли до конца,
Не все дожили до победы.
Здесь кто-то потерял отца,
А кто-то не дождался деда.
Но ты дошёл… Сквозь сотни жал
В геройском звании вернулся.
Чтоб лес шумел, овёс дрожал,
Восход над Камою проснулся;
России мирно жизнь текла,
Чтоб в этом мире — я жила…

II

Укромный деда уголок,
Подполье… Взрослые игрушки:
Столярный старенький станок,
Тиски, рубанки, море стружки…

Всё это было, как вчера,
Когда вдвоём, на пару с дедом,
Мы проводили вечера
В сыром подполье жарким летом.
Сверлил, строгал он и пилил,
А я, беспечная девчушка,
Вдыхала древесины пыль,
Кораблик строила из стружки.
Ну, а на ужин хлебный квас,
Да редька с чёрною горбушкой.
Прищур родных лукавых глаз,
Улыбка добрая за кружкой.
И горечь… Память о войне.
А я, наивная, не знала,
Как в чужедальней стороне
Он гнал фашистов с пьедестала.
Как мёрз в окопах ледяных,
Громил врага за пулемётом.
За мир, спокойствие родных,
За жизнь, Россию, за свободу!..

Подполье… Сырости глоток,
Да сладкий запах влажной стружки…
Дожить до правнуков не смог,
Но живы все его игрушки…

Солнце поднималось на Урале –
Великаны просекой шагали.
Шли они рябиновою былью,
Шли росою, лесом, снежной пылью.
Шли, даря мышления плодами,
Словно лето пахаря хлебами.
Через реки пролегли мостами,
Воспевая трудовое знамя.
Что кому: осина, облепиха,
Талова, Мулянка, Егошиха.
Но для всех кипящие мартены,
Чувства, не терпевшие измены.
Царственна осанистая Кама –
Великанам, как вторая мама,
Что лечила, грела, вдохновляла
И достойной меркой измеряла.
О любви и горькой и ответной,
Доброй, буреносной, незаметной,
Всевозможных красок и созвучий
Пели, как про луч в лесу дремучем…
Солнце опускалось на Урале –
Великаны по шоссе шагали.
Радостью, познаньями, трудами
Великаны поделились с нами.

Картина М.Ю. Лермонтова «Вид Крестовой горы»

Усталый бродит офицер
Среди седых висков Кавказа.
Он взят ротмистром на прицел,
Но сбережён, пока, от сглаза.
В очах пронзительных рассвет,
Дрожит слеза воспоминанья.
Он знал любви священный свет
И им спасён от увяданья…
Стихами душу наполняя,
Горит вечерняя звезда.
Его не сдержит власть людская!
Нет! Не умрёт Он никогда!

памяти кинорежиссёра
Леонида Нечаева

Как только гаснет солнца лучик,
Часов чуть слышен мерный стук,
Я достаю заветный ключик
И открываю свой сундук.
Как будто отданный в наследство,
Добром спасённый от огня,
Он в милое смешное детство
Хотя б на миг вернёт меня.
Вдали от суетного крика
Предельно истины просты:
У куклы юного Патрика
Я нахожу свои черты.
Без звона золотой монетки,
Без заклинаний, на глазах
Вдруг оживут марионетки,
Сюжет забытый показав.
Свежа, как прежде, и не смята,
В ладонях роза задрожит.
Так часто нежным ароматом
Она спасала нас от лжи.
Она была совсем сухая,
А у Марселлы ожила…
Полночный город, затихая,
Забыл тревожные дела…

Вновь чудо сложено в коробки.
Душа прозрачна и чиста.
По крышке водят пальцы робко,
«Не покидай», — твердят уста.
«Всё то, что дорого и свято,
Не дай обманом подменить.
Пусть крепко держит, как когда-то,
Надежды тоненькая нить.
Всему, что ложно и неясно,
Не дай попасться на крючок.
Пусть не остынет, не погаснет
Очаг. Храни его, сверчок!»…

А в колыбели спит дочурка
Счастливой самой из принцесс –
То глубоко, то очень чутко.
Во сне увидит край небес,
Где, выше, чем леса и горы,
Улыбкой светится звезда –
Душа волшебника, который
Нам дарит сказку. Навсегда.

Памяти В.П. Астафьева

художник — В. Горбушин

Мне видится чаще и чаще
Сквозь толщу протекших времён:
Сибирские топкие чащи
И низенький дедовский дом.
Стоит ещё маленький мальчик
В утробе первичных начал,
Где прячется солнечный зайчик
В капусты упругий кочан.
Где в строгом солдатском порядке
Взметнувшая зелень штыков
На чистой, прополотой грядке
В земле окопалась морковь.
Ползёт по-пластунски, неслышно,
Прикрывшись шершавым листом,
В пупырышках, вызревший пышно
Огурчик, за летним теплом.
Картошка, прижавшись в сторонке,
Забыта в смиренной судьбе,
Подобно невзрачной девчонке
На игрище в шумной толпе…
И сердце, ликуя и ноя,
Припомнит в бродящем хмелю:
Боль жалицы, цвет зверобоя,
Татарник, полынь, коноплю…
И брюкву беспечно глотая,
Причастным быть к этой красе,
Которую вынул, питая,
Широкой рукой Енисей…
Простимся, мой маленький мальчик;
Сожнёшь и удачи, и бед…
Пусть будет светлее и ярче
В начало минувшее след…
Когда, задыхаясь от гари
В войною окутанном сне,
Проснусь и в рассветном пожаре,
В часах, бьющих шесть на стене,
Увижу не смерть и страданья,
Не чёрный дымящийся дот,
А вынесший все испытанья
Рассейский, родной огород.

Я Чердынь древнюю не знала,
Но полюбила на века…
О ней так живо рассказала
Светланы звонкая строка.
О ней, о Чердыни далёкой,
Прочла в волнующих стихах,
От коих веяло осокой
И колкой шишкой лопуха.
В них удивительно приволен
И близок каждый уголок:
Ряд почерневших колоколен
И травяной духмяный лог,
Реки проворное теченье
И зачарованный рассвет…
Хранят словесные творенья
Неугасимый чистый свет…
Воспрянув птицей волоокой,
Поёт о Чердынском краю.
И я, скорбя, прошу у Бога:
«Убереги её в раю…»
Дитя, взращённое Уралом,
Слеза, что в Колве разлилась…
В тот день, когда её не стало,
На небе звёздочка зажглась…

Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека.
Сергей Есенин

Жемчугами крошится туман,
Копья леса вспарывают синеву.
Кто ты, кто, суровый атаман,
Головы ссыпающий в траву?
На погибель царскую рождён
Из развеянного пепла? –
Буря просвещённейших времён,
Сталью закалённая, окрепла.
Встали, глас могилы услыхав,
Стянутые кожей мужики,
Чтобы потрохами лучших прав
Вырвать из раздавшейся руки.
Кончилось весёлое житьё!
Жирным брюхом на ветру звенеть
Будет царскодворское ворьё
В осени чахоточную мреть.
Будут сабли молнией блестеть.
Мир ещё увидит – кто калека!
Будут угнетённые хотеть
Этого увидеть человека!..
Пронесётся беспощадный вал,
Постращав ленивую страну.
Многих суд свободный закопал,
Вспомнив удалую старину…
Мчится в поле оголтелый ветр,
Слизывая красные чубы,
Высосав из узколиких век
Степью распылённые шатры…
Тухнет разгоревшийся пожар;
Пётр лежит в разрыхленном гробу.
Ветер повторяет тихо: ”Жаль”.
Жаль безропотную голытьбу…

На пределе и струны, и нервы,
А иначе ведь не по-мужски.
Каждый день – как последний и первый,
Пульсом стрелок колотит в виски.
И просить ли коней: «Не так быстро»?
Пусть несутся вперёд во всю прыть!
Пониманье – как вспышка, как выстрел:
Что ты, Гамлет? Конечно же, «быть»!
Что, судьба? Безо всяких там «либо»
Всё вернёшь – где-то после – с лихвой!
И другие прошепчут: «Спасибо!
Ох, спасибо за то, что живой!»
Ах, оставьте «не слишком ли скоро?»!
Есть иной, внеземной перевал.
Просто снова позвали те горы,
На которых ещё не бывал…